Молотов. Наше дело правое [Книга 1] - Вячеслав Алексеевич Никонов

мелодии и пение внезапно стихли. Руководители страны уже давно ушли, а на площади продолжал толпиться народ. К утру следующего дня люди разошлись, чтобы опять вернуться. Что-то было в этих большевиках помимо диктатуры.

Глава третья

НЭПОВЕЦ. 1924-1927

Больших круглых очков Ленин не носил.

Вячеслав Молотов

После Ленина

Возвращались с работы, со Старой площади в Кремль, ближе к полуночи и часто вместе. Шли без охраны по пустынной ночной Москве, засыпанной снегом. В шубах, ушанках, валенках.

— Подайте, господа хорошие! — прицепился нищий.

Сталин снял варежку, полез в карман, достал десятку, подал. Пошли дальше.

— У, буржуи проклятые! — прозвучало вслед.

Генсек ЦК ВКП(б) и его первый заместитель засмеялись.

— Вот и пойми после этого наш народ! Мало дашь — плохо, много дашь — тоже плохо, — произнес Сталин. Молотов с ним спорить не стал.

После смерти Ленина работы прибавилось. Сталин вечерами писал статьи об основах учения почившего вождя, которые войдут в его канонические «Вопросы ленинизма». Отдать вопросы теории на откуп другим руководителям партии означало заранее смириться с ролью второго плана в борьбе за лидерство. Молотову добавился «ленинский призыв», который девятым валом обрушился на партию после взрыва эмоций, порожденного кончиной Ленина. Люди десятками тысяч записывались в коммунисты. «Если нужен был ответ оппозиционерам на их нападки за оторванность партии от рабочего класса, если нужно было опровергнуть обвинение партии в том, что она опутана “секретарским бюрократизмом”, якобы стоящим на пути ее здорового развития, то этот ответ дан с исключительной наглядностью и убедительностью Ленинским призывом»[426].

Наследники не были изобретателями культа личности, переименования городов и заводов. Это была давняя традиция российских руководителей — строить города имени себя (вспомним Санкт-Петербург или Екатеринбург), против которой не возражал и сам Ленин. Еще в 1919 году в столице появились Ленинская слобода, Ульяновская улица, застава Ильича. Поэтому никто не удивился, когда появился Ленинград, институт Ленина с архивом и музеем в здании бывшей Московской думы и т. д. Но и сподвижники не должны быть забытыми: одновременно с Ленинградом возникали Зиновьев, Каменев, Троцк, Сталино, Сталинград.

Никто в партийной верхушке первоначально не замахивался на то, чтобы полностью заменить вождя, но подспудная борьба за первенство началась моментально. В литературе преобладает мнение, что она была беспринципной: идеология была лишь средством борьбы за власть, «различия во взглядах… носили второстепенный характер, их можно было достаточно легко привести к “общему знаменателю”»[427]. Я вынес твердое убеждение, что для Молотова, как и для всей ленинской когорты революционеров, готовых во имя идеи идти в тюрьмы и ссылки, их взгляды, мягко говоря, играли большую роль. Как замечал английский философ и разведчик Исайя Берлин, родившийся в России и работавший в СССР, «каковы бы ни были личные просчеты Троцкого и Зиновьева, Бухарина и Молотова, чекистов или даже самого Сталина, нет никаких оснований сомневаться в искренности и глубине их убеждений»[428].

В партии после смерти Ленина наметилось как минимум четыре основных идеологических течения — троцкисты, зиновьевцы, сталинцы, бухаринцы. «Тройку» по-прежнему сплачивало одно общее желание: не допустить к власти четвертого — Троцкого. Из числа его сторонников наибольшим авторитетом пользовались Муралов, член коллегии Наркфина Преображенский, заместители председателя ВСНХ Пятаков и Смилга, Радек, замнаркома путей сообщения Серебряков, нарком почт и телеграфов Иван Смирнов. Троцкисты по-прежнему стояли на крайних левых позициях, доказывая, что с нэпом давно пора кончать и приступать к введению планового хозяйства и индустриализации, запускать механизм перманентной пролетарской революции. Их ударным лозунгом оставался призыв к борьбе с бюрократическим перерождением партии и засильем партаппарата. «Я не преувеличу, если скажу, что значительная доля творчества Сталина и его помощника Молотова была направлена на организацию вокруг меня прямого саботажа[429], -продолжит жаловаться Троцкий.

По набору формальных полномочий оставлял позади себя других претендентов на лидерство Каменев, который открыто о своих претензиях на первенство не заявлял. Чего нельзя было сказать о Зиновьеве. Многие видели в нем естественного преемника Ленина, в том числе Крупская, считавшаяся хранительницей его заветов. Впрочем, как вспоминал Молотов, фактор Надежды Константиновны компенсировался тем, что Мария Ильинична Ульянова откровенно симпатизировала Бухарину, а Анна Ильинична — скорее Сталину. Из участников группы Зиновьева — Каменева следовало бы отметить Сокольникова — члена ЦК и наркома финансов, Залуцкого — секретаря Соверо-Западного бюро ЦК и Ленинградского губкома, Григория Евдокимова — заместителя председателя Ленинградского совета, Михаила Лашевича — председателя Сибирского ревкома и командующего Сибирским военным округом, Якова Цейтлина — секретаря ЦК комсомола и др. Идейно эта группировка размещалась правее троцкистов, но явно левее двух других. Как и Троцкий, она видела в нэпе опасность перерождения советской власти и уступок капиталистическому строю, но при этом не считала, что с нэпманами и кулаками уже пора кончать. В отличие от Троцкого зиновьевцы полагали, что условия для революционных действий за рубежом ухудшаются из-за вступления в «полосу замедленного развития мировой революции»[430].

Бухарин к моменту смерти Ленина отдрейфовал на правый фланг партии, где обнаружил идейное родство с Рыковым и Томским. Рыков после смерти Ленина занял пост, принадлежавший самому вождю, — председателя Совета народных комиссаров. Об обстоятельствах назначения поведал Борис Бажанов: «Члены тройки боятся, что если будет назначен один из них, для страны это будет указанием, что он окончательно наследует Ленина — как № 1 режима, а это не устраивает остальных членов тройки»[431]. Правые были единственными большевиками, которые из всех ленинских цитат выбрали: «Нэп — это всерьез и надолго». У правых было немало сторонников в совнаркомовском аппарате и в профсоюзах, но наибольшую активность в пропаганде их идей демонстрировала группа молодых «красных профессоров», сложившаяся в своего рода кружок Бухарина: Александр Слепков — редактор журнала «Большевик» и заведующий агиткомом Коминтерна, Алексей Стецкий — член ЦКК, Дмитрий Марецкий — историк и экономист.

Что касается сталинской группы, то в 1924 году она сильно с бухаринцами не спорила. Главный механизм влияния — партия. В 1924–1925 годах 72,9 процента членов уездных исполкомов и 78,9 процента — губернских были членами РКП(б). На средний и низовый номенклатурный слой, полностью обязанный своим продвижением и карьерой секретариату и аппарату ЦК, сталинская группировка в первую очередь и опирались. В 1937 году Сталин в узком кругу скажет: «Известно, что Троцкий после Ленина был самый популярный в нашей стране. Популярны были Бухарин, Зиновьев, Рыков, Томский. Нас мало знали, меня, Молотова, Ворошилова, Калинина. Тогда мы были практиками во времена Ленина, его сотрудниками. Но